Що відбувається зі справою Шеремета, відкриті питання та відповіді, — «Українська Правда»

Зранку 20 липня 2016 року у Києві вибухнув автомобіль журналіста «Української правди» Павла Шеремета. Він помер у кареті «швидкої».

Це було вбивство. Напередодні вночі під авто заклали вибухівку, яку активували через кілька хвилин після того, як Шеремет поїхав на роботу. Про справу та розслідування, підозрюваних та перебіг подій пише «Українська правда».

Це було вбивство, вчинене в центрі Києва, під камерами спостереження. Не таємне, а показове.

Довгий час суспільство навіть не чуло чітких версій з мотивами та хоча б приблизним колом підозрюваних. Питання, хто вбив Павла Шеремета, залишалось без відповіді.

Наприкінці минулого року поліція раптом заявила: відповідь є. На гучному брифінгу за участі президента, генпрокурора та міністра внутрішніх справ поліція вперше заявила, що в розслідуванні є зрушення.

Правоохоронці назвали підозрюваних і розповіли версію слідства, проілюструвавши її прослушкою телефонів фігурантів, їхніми фото із соцмереж тощо.

Ця відповідь викликала чималий спротив у частини суспільства. Симпатики затриманих вважають, що тих «призначили» винними.

Відтоді справа Шеремета – одна з найбільш обговорюваних у суспільстві.

Як би ми не хотіли, але розуміємо, що уникнути політизації розслідування було неможливо.

Втім, нас, як друзів та колег Павла цікавить тільки правда. Наразі аргументів ані звинувачення, ані захисту недостатньо, аби зробити остаточні висновки.

Єдине, що ми можемо сказати точно – відповідальним за розкриття цієї справи, пошук замовників та виконавців цього злочину, як і чотири роки тому, є міністр внутрішніх справ Арсен Аваков.

Це не означає, що ми беззастережно повіримо в будь-що, сказане правоохоронцями тільки тому, що від розслідування справи залежить політична доля голови МВС. Навпаки, саме тому маємо бути до нього максимально критичні.

Ми не зацікавлені в тому, щоб за вбивство нашого колеги ув’язнили невинуватих людей. Ми також не зможемо пробачити собі, якщо винні не будуть покарані.

Тому ми продовжуємо слідкувати за розвитком справи з максимально, наскільки це можливо в даному випадку, холодними головами.

«Українська правда» підсумовує, що відбувається у розслідуванні станом на зараз та які питання залишаються до обох сторін. Публікуємо також інтерв’ю однієї з підозрюваних, Юлії Кузьменко, яка відповіла на наші запитання. Публікуємо їх мовою оригіналу.

– Юліє, у першій підозрі йшлось про «ультранаціоналістичні ідеї» та «культивування величі арійської раси». Чи близькі вам такі погляди? 

– Обвинение меня, Антоненко и Дугарь в фашизме воспринимаю как личное оскорбление, нанесенное с целью дискредитации наших личностей.

– Тепер слідство називає мотивом створення «вкрай резонансної події з метою подальшої провокації численних акцій протесту«. Чи було у вас колись бажання спровокувати масові протести? Чи було в 2016 році щось, що вас не влаштовувало в політичному устрої?

– В 2016 году меня беспокоили больше вопросы, связанные с личной жизнью и проблемы со здоровьем – у меня летом начался полиартрит, причину которого установить не смогли.

Политическая обстановка интересовала максимум как «обсудить и поязвить с друзьями», как это заведено у любого уважающего себя украинца :))

По поводу акций – это вообще несколько странно звучит, с учетом того, что человек погиб, а акций на эту тему я не помню – до осени 19-го года (насправді акції в пам’ять про журналіста та з вимогою знайти злочинців відбуваються до кожної роковини вбивства – УП).

А вот в конце 2019 года дестабилизация действительно началась, и связана она была с тем, что виновные были не найдены, а назначены. Людей на улицы выводит несправедливость и ложь.

Так что по поводу дестабилизации в стране – это не к нам. Ее создали искусственно в 2019 году, использовав нас как пешки. Зачем – ну это у МВД спрашивайте.

– Чому в листопаді ви виступили на підтримку подружжя Грищенків, коли їх почали переслідувати у справі про замах на бізнесмена на Івано-Франківщині?

Судячи з оприлюднених пізніше розмов, Грищенки тоді знали, що фігурують і у справі Шеремета. Чи знали тоді про це ви? Чи говорив вам про це хтось із Грищенків? Чи говорили вони, хто ще може бути фігурантом справи?

– И раньше, и, особенно, сейчас, я не испытываю доверия к следственным органам относительно «убийц Шеремета». Никогда до момента, когда Инну и Влада Грищенко не стали обвинять по делу Шеремета, мы не говорили и не обсуждали это дело.

Только после того, как обвинение появилось в прессе и на судах, мы все начали это обсуждать. Доверия не было уже тогда, уже тогда появилось «дело Шеремета шьют белыми нитками».

Особенно обсуждения заострились тогда, когда на одном из судебных заседаний Влад Грищенко заявил, что его заставляют взять на себя убийство Павла Шеремета.

– В оприлюднених слідством розмовах ви висловлювали переживання, що до вас можуть прийти з обшуком. Звідки взялись ці побоювання, адже ви не фігурували у справі Грищенків?

– Это был период, когда лавина обысков «прокатилась» по многим атошникам и волонтерам. Накануне обыски прошли почти у всех, кто общался с Владом и Инной.

Волонтеры и атошники, поверьте, опасаются обысков и сегодня. Не потому, что есть что прятать, а потому что обыск сам по себе вещь неприятная, да и доверия к тем, кто его проводит, у нас нет.

– Чи відомо вам, протягом якого часу записувались ваші розмови, коли вони почали записуватись?

– Понятия не имею.

– На цих записах ваш цивільний чоловік, Петро Киян, також казав, що через знайомих дізнавався, чи є постанова на обшук його помешкання. Поліція також говорила, що він нібито майстерно уникав стеження. 

Чи можете ви розповісти, якого роду зв’язки у вашого чоловіка із правоохоронними органами? Чи є/був він співробітником якогось із органів?

– Я не в курсе, что именно мой муж Петр Киян и кому говорил и насколько запись этих разговоров достоверная.

Еще раз оговорюсь – последний год общество военных и волонтеров жестко прессуют обысками и допросами, часто не имея на это соответствующей аргументации. Опасаются уже все и это аж никак не связано с наличием какой-либо вины.

Так всегда было и есть во времена репрессий. Вчерашних героев искусственно делают опасностью для общества.

Глядя на обыски, окружающие верят, что «дыма без огня не бывает». Я сейчас точно могу уверять – бывает, еще и как.

Мой муж никогда не был сотрудником правоохранительных органов.

– Чи є у вас зв’язки у правоохоронних органах, високопоставлені знайомі? 

– Из всей правоохранительной системы я знала только ребят, которые проходили службу на Донбассе и я им помогала как волонтер. Те, кто воюет на Донбассе, обычно не имеют отношения к высоким чинам. А высокие чины не нуждаются в волонтерской помощи 🙂

– МВС натякає на причетність до вбивства Служби безпеки України. Чи маєте ви контакти з СБУ? Чи обговорювали колись із кимось з СБУ справу Шеремета?

– Ну, МВД и нас убийцами Шеремета считает. А в 2016 году МВД называло убийцами российских или пророссийских боевиков, которые потом еще и на Антона Геращенко покушение совершили.

Контактов с СБУ у меня нет. На бытовом уровне знала только мужа своей подруги.

Никогда ни с кем с СБУ не обсуждала ни личность Павла Шеремета, ни его убийство. Да и вообще, до появления в прессе подозрения, что к убийству Павла Шеремета могут иметь отношение Грищенки, это дело ни с кем не обсуждалось.

У нас свои проблемы, заботы, мы с Павлом не были знакомы и никак не пересекались, поэтому за расследованием, честно говоря, даже не следили.

– Арсен Аваков говорив, що підозрюваним хтось міг передавати інформацію про слідство. Протягом останніх 3,5 років чи отримували ви будь-яку невідому суспільству інформацію про розслідування вбивства Павла Шеремета? Чи говорили про це розслідування з кимось з представників силових структур?

– Я уже писала. Я до момента, как 20.07.2016 я прочитала в новостях про убийство журналиста, перепостила новость, залезла в Google посмотреть, а кто это такой, Павел Шеремет и до конца 19-го года я даже ничего не слышала по этому делу, ничего.

Сейчас я уже насмотрелась передач по телевизору и продолжаю удивляться, как «пророссийские убийцы» трансформировались в волонтеров.

– МВС представляло як характеристику ваші розмови про потребу «героя-жертви» і можливість його створення з Марусі Звіробій та «обстріл Києва з градів». Поясніть, будь-ласка, ці розмови. Що ви мали на увазі?

– Чего нельзя отнять у МВД, так это прекрасно развитой фантазии и великолепного умения делать нарезки из разговоров и преподнести в нужном свете.

Во-первых, это разговоры 2019 года и ни в одном из них нет упоминания Павла Шеремета. Вытаскивание их на свет божий – если не ошибаюсь, это называется «чернуха». Раз фактов нет, значит надо максимально уничтожать мне репутацию, авось за обсуждением не заметят отсутствия доказательств.

Во-вторых. Если на протяжении месяцев писать все телефонные разговоры любого человека, то при правильной нарезке и из рецепта приготовления борща можно склепать террористический акт.

В-третьих. За чушь, которую несут две барышни, единственно, перед кем мне стыдно – это перед Марусей, которую я лично знаю и очень уважаю. И стыдно именно за чушь в разговоре, так как никаких намерений две болтающие ерунду тетки не имели.

В отношении остальных – ребята, если вы ведетесь на «чернуху», то тогда вы еще не раз примете участие в спектаклях а-ля в брифинге «мы нашли убийц». Когда нет хлеба, нужно побольше зрелищ.

– Чому спочатку, після затримання, ви говорили, що в день вбивства знаходились на роботі, хоча на той момент були у відпустці?

– А вы можете с ходу вспомнить, что именно вы делали почти 4 года назад в день, который в вашей жизни был самым обычным днем?

20.07.2019 не был для меня какой-то датой, которую бы я запомнила на несколько лет. Для воссоздания тех чисел в памяти мне понадобилась соцсеть, привязка к таким событиям, как возвращение с отдыха, встреча в аэропорту ребенка с родителями, только тогда, привязавшись, я смогла вспомнить те дни.

Я вообще, даже находясь в отпуске, держу связь со своим отделением. Кстати, в тот день, первый звонок утром я также сделала своей старшей сестре отделения. Мои адвокаты это установили, но следствие про это молчит.

– Чи відомо вам про результати слідчого експерименту за вашої участі? Які вони?

– Понятия не имею. Мне вообще кажется, что про убийство Павла Шеремета и про ход расследования я знаю меньше всех, с учетом ограниченного доступа к информации.

– Поліція говорила, що ви відмовились від проходження поліграфу. Чи це дійсно так і чому?

– Полиграф я пройду обязательно. Я этого хочу. Просто не у той группы экспертов, которых дают следственные органы.

Психологической экспертизы «наклона туловища и поворота бедра» мне хватило с головой. Чтобы не применять термин «заангажированность», назовем это непрофессионализмом. Сложно предположить, что это прорыв мирового значения в психологии, не оцененный научным миром.

У нас есть огромные претензии к проведенным экспертизам, эти претензии есть в материалах дела и подаются в суд, правда, есть стойкое ощущение, что это мало кого интересует.

– Чи відомо вам, що з хроніки на вашій fb-сторінці зникли кілька дописів, що стосувались вбивства Павла Шеремета? Чи приховували їх ви або ваші адвокати чи друзі? Чи відомо вам, з яких причин ці пости були приховані?

– Насколько я поняла из материалов следствия, исчезли перепосты новостей из СМИ. Перепосты обычно исчезают, если исчезает страница, откуда взят оригинал. Точнее даже не скажу, не совсем понимаю, о чем именно речь.

– За словами вашого колишнього чоловіка, у липні 2016 року ви мали проблеми зі здоров’ям, які не дозволяли вам надовго залишати помешкання. У той же час 18-19 липня ви зустрічали родичів в аеропорту з літака, який затримувався. Чи не суперечать ці позиції одна одній?

– У меня летом 16-го начался полиартрит, мне было сложно передвигаться на какие-либо значимые расстояния пешком. В аэропорт мы ездили машиной, это не было проблемой.

– Наразі у вас відсутнє чітке алібі на момент вбивства. Поліція каже, що з вечора 19 липня по ранок 20 ваш телефон лежав на одному місці, що нібито нехарактерно для вас. Можете пояснити це?

– 18.07.16 вечером, около 19 часов, я вернулась в Киев из Вилково. Дорога заняла более 10-ти часов. Ночью с 18 на 19 я и мой бывший муж, с которым я на тот момент проживала, поехали в Борисполь встречать родителей и ребенка.

Вернулись где-то около половины первого ночи. Пока загнала в душ ребенка, пока уложила его спать, сама легла после трех часов ночи. Утром 19-го я встала, выгуляла собаку, приготовила завтрак, накормила ребенка, потом разобрала его вещи с чемодана, обед, прогулка с собакой, ужин и т.д.

Все это время я была дома, на Позняках, где фиксируется не просто нахождение моего телефона вышками, но и мои разговоры. Все на Позняках. Вечером 19-го, около 10 часов вечера, я уже просто рухнула – с учетом, что за предыдущие полтора суток я почти не спала.

У меня нет сомнамбулизма, во сне я не сижу в интернете и не перемещаю свой телефон. Мое нахождение дома подтверждают мой бывший муж и оператор мобильной связи.

А теперь вопрос у меня. Где в этом графике было время на «тщательную подготовку убийства и прорабатывание путей отхода»? Когда хоть теоретически я имела возможность и время на это?!

Утром 20-го я проснулась, выгуляла собаку, покормила завтраком ребенка, залезла в интернет, прочитала новости, возмущенно перепостила, посмотрела в Google, кто такой Шеремета. Все.

– Слідство звертало увагу, що алібі вам підтверджує чоловік, із яким ви на той момент уже були в поганих стосунках. Чи ви все ще стверджуєте, що він знав усе про ваше пересування і є надійним свідком?

– Вот странно, если честно. Если бы мы находились в нежных отношениях, ну тогда еще можно было бы обвинить моего бывшего мужа в заангажированном ответе и подтасовке алиби.

Он давал показание под присягой, необходимости и желания наражать свою новую семью на опасность у него нет (опасность – в смысле в связи с лжесвидетельствованием). Он просто сказал правду – как бы это ни не нравилось следствию.

– В якості вашої характеристики поліція також наводила придбані останнім часом, під час волонтерства, будинок і кілька авто. Чи можете відповісти на це?

– На єто была отведена целая пресс-конференция, там все есть, все материалы и детали.

А вообще, если МВД предполагает, что обычный волонтер, не имеющий даже фонда, может «наволонтерить» дом и машину, то оно слишком льстит желанию населения Украины поддерживать и помогать армии.

Такую ерунду могут нести только те, кто и понятия не имеет, как сложно найти финансы, чтобы хоть раз в месяц купить и отвести банальные генераторы или обычные дроны. Удивляться нечему.

– Чи ви колись тримали в руках вибуховий пристрій? Зможете його впізнати за вагою, зовнішнім виглядом?

– Никогда. Просто и откровенно – боюсь, так как не разбираюсь. Я вообще с техникой, мягко говоря, не очень 🙂

– На вашу думку, чому саме ви стали підозрюваною у вбивстві Шеремета?

– Вопрос, над ответом вот уже на протяжении почти 6 месяцев я сломала себе мозг. Учитывая, что меня, Андрея и Яну в 16-м объединяло только одно – мы были волонтерами, то ответ, видимо, кроется в этом (акцентирую – с Яной в 16-м мы не были знакомы и о существовании друг друга даже не знали).

Думаю, сыграли против нас рейтинги опросов о доверии, которые на конец 19-го были самые высокие у ЗСУ и волонтеров. Похоже, кому-то стало обидно – тем, кто был на последних ступеньках народного доверия.

– Відкрите питання – якщо ви хочете щось додати до своїх слів.

– Есть одна вещь, которую я очень хочу сделать. Это выразить искреннее соболезнование родным и близким Павла Шеремета и редакции «Украинская правда». И в связи со смертью человека, и в связи с использованием его смерти и его имени в грязных политических играх.

Соболезную – по поводу фарса в виде расследования. Тот случай, когда налажали другие, а стыдно за них становится тебе.

А вопросов – вот просто уйма. Куда исчезло последнее журналистское расследование Павла Шеремета?

Кто был фигурантами этого расследования, почему следствие не рассматривает очевидный мотив? (від УП: серед частини суспільства поширена версія про підготовку Шереметом розслідування, в якому нібито фігурували наближені до Авакова люди; однак редакції невідомо про таке чи будь-яке інше розслідування, яке журналіст проводив би перед загибеллю. Більш того, Павло був публіцистом, ведучим, а не журналістом-розслідувачем).

Куда делись свидетели по дню 20.07.16, которых нашли наши журналисты, как я сейчас уже знаю, но которых «потеряло» расследование. И тд, и тп.

Світлина: УП.